«Однако или похожи?» — бровь Ма поползла вверх. Она удивилась, что раньше об этом не подумала. Ее озадачила разница в поведении. Рябов походил на юродивого, Талавир же, наоборот, — вполне нормальным. Если они были клонами, то кровь Талавира должна была идеально подойти. Она еще раз подумала, что должна получить образец и найти лекарство для Бекира как можно быстрее. До того, как

Талавир разоблачит ложь о смерти Рябова, прежде чем сюда явятся другие

Старшие Братья и найдут и попытаются захватить их с Бекиром.

— Бекир, о той ночи, когда ты выходил, а к утру нашли Рябова… Ты больше ничего не вспомнил?

— Нет, ничего, — сквозь сон сказал Бекир.

Ма с облегчением выдохнула. Хорошо, что он не запомнил и того, что буря разыгралась уже после его возвращения.

— Но я знаю, что его убили не буря и не жадал.

— Тогда кто? — с замиранием сердца спросила Ма. Еще этого не хватает.

Неужели и Бекир подозревает Геру Серова?

— Если бы я знал, мог бы остановить Андыр-Шопай.

Парень отвернулся к стене, его дыхание стало более ровным, и Ма уже подумала, что разговор завершен, но Бекир продолжил:

— И относительно сегодня. Я не должен был так далеко заходить в Дешт. Хорошо, что именно

Саша Бедный нашел меня. Если тебе…

— Все хорошо, Бекир. — Ма поцеловала его в голый затылок. Она понимала, что он пытался благословить ее отношения с Сашей Бедным.

«Как же много ему придется узнать множество вариантов отношений между мужчиной и женщиной в Деште», — подумала Ма, разжигая водку на столе в своей импровизированной лаборатории. В пробирке еще остался препарат с кровью

Рябова. Если ее догадки верны, они смогут убежать. Требуется только образец от нового Полномочного. Ма скрутила сигарету и с удовольствием затянулась.

Она снова вспомнила Талавира — и телом разлилось тепло. Саша Бедный мог бы помочь получить его кровь. Но какой ценой? Работа не шла. Ма достала обломок зеркала. Поставила его на стол и осторожно оглянулась. В юрте царил полумрак. Соба погасла, единственная лампа над столом окружала ее беспокойным желтым светом. Ма стянула майку и развернулась спиной к блестящей поверхности.

Что сказал бы Марк Дорош, если бы увидел это? Или Талавир? Может, только

Саша Бедный с его изменениями мог понять и принять Ма?

В глубине юрты послышался шум. Ма развернулась. На пороге застыл бледный, как призрак, акинджий.

— Ты подсматривал?

— Днем мы не договорили, — прохрипел Саша Бедный. — Я спас твоего сына, а ты так и не поблагодарила.

— Я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь. — Ма устало откинулась на стуле. — Бекир — случайность. Второго такого ребенка не родить. Я благодарна, но не сегодня.

Узкие глаза Саши Бедного превратились в щели.

— Это все из-за красавчика Старшего Брата, из-за нового Полномочного?

Внутри он гнилее меня, Ма.

Акинджий подошел поближе и уже поднял руку, чтобы коснуться. Ма не отстранилась, но и не отвела глаз.

— Не сегодня, Саша.

Акинджий остановился. Что бы о нем ни говорили в Ак-Шеих, как бы он ни вел себя на людях, наедине с Ма Саша Бедный превращался в мальчика. И не сказать, что это не радовало ее самолюбие.

— Не сегодня не означает "никогда". — Акинджий положил на стол круглый предмет, завернутый в тряпку. — Подарок. Бомба Нахимова. Выторговал у амазонок. Ценное имущество.

Ма осталась невозмутимой. Подарки — то, за что не нужно благодарить. Саша с пониманием кивнул, отвернул запинало и вышел из юрты.

Мая подобрала бомбу, взвесила ее на руке и спрятала в сумку. Она слышала легенды о том, что бомбы амазонок останавливают время, но никогда не видела их в действии.

Затем Ма снова развернулась к зеркальцу и поморщилась, взяла нож и выгнула руку, чтобы избавиться от изменений, которые так тщательно скрывала. Она почти не помнила, кем была вспышка, врала сыну и убегала от преобразований.

— Кто ты, Ма? — сказала она в маленькое зеркало, посмотрела на дверь, ведущую в подвал, где спал сын, и крепче сжала губы. Она знала самый простой ответ, и была уверена, что не нуждалась в большем. Она мать, стремящаяся защитить сына. Только и всего. Как бы ей хотелось, чтобы и эта ложь стала правдой!

Талавир. Дерево жизни, дерево смерти

— Эта земля всегда наполнялась духами, — сказал Азиз-баба и протянул чашку Талавира.

Жидкость была черная и горькая, но туман в голове немного рассеялся. Он до сих пор плохо понимал, как очутился в юрте Азиза-бабы. Талавир проснулся на набитом комом матрасе Гули. Синекожей не было. Голова звенела. Перед глазами стояло лицо демоницы из Кара-Меркита, словно она снова потянулась к нему со смертельным поцелуем. Все еще находясь на грани сна, он едва не бросился на одну из закутанных женщин Азиза-бабы, которая пришла пригласить его к старейшине, и превратился в врага всей прекрасной половины аиле.

Пухленькая четырехглазая женщина, на которую нельзя было смотреть без мысли, что у тебя двоится в глазах, ежеминутно подливала черной бурды из металлической джезвы к чашке, словно хотела проследить, что Талавир ничем не повредит Азизу-бабе.

По сравнению с большинством жителей Ак-Шеих старейшина внешне не изменился. Только был очень низким, как будто с каждым десятилетием его тело уменьшалось. И теперь из просторного халата выглядывали покрытые морщинами, но почти детские конечности. На аккуратно стриженной макушке держалась тюбетейка, сдвинутая набекрень, от чего старик выглядел немного лихорадочно. Глаза скрывались под круглыми темными очками. Когда Талавир обращался к Азизе-бабе, видел свое отражение. Старейшина непрерывно прикладывался к трубке, ведущей к металлическому баллону с дыхательной смесью, на котором стоял знак Старших.

Братьев, такой же, как на аптечке Талавира, — треугольник с вписанным в него крестом и полумесяцем со звездой.

— Ваша девка хотела меня отравить, я чуть не сошел с ума, — пожаловался

Талавир, на всякий случай отодвигая от себя горня с темной бурдой. Он решил, что смех и шепот были галлюцинациями, вызванными напитком Гули. В ушах